ведущая - Ника Стрижак
Ведущая (Ника Стрижак): Здравствуйте! Прошла неделя, и, как всегда, мы приветствуем вас здесь, в Петербурге на Моховой улице в театре знаменитой театральной Академии... Она любит шуршать листьями, наблюдать за людьми, водить самолеты, гонять на мотоцикле, заниматься боксом и при этом она пишет удивительные, тонкие стихи. Она занимает одно из ведущих мест в отечественной рок-музыке. Но такое ощущение, что ее популярность — это единственное, к чему она не относится серьезно. Встречайте, у нас в гостях — Диана Арбенина.
Диана Арбенина — поднимается со своего места в зале, выходит, кланяется, садится рядом с ведущей.
В: Чувствуете себя как дома в такой обстановке?
ДА: Ой, так понравилось мне сидеть там!
В: Да? Вот там?
ДА: Да, там очень понравилось сидеть, при том, что вот девушка сидела на полу, сейчас пересела на свое место — спасибо, что уступили. Может, мне поступить куда-нибудь? Вот в театральное, кстати, я хотела бы поступить.
В: И?
ДА: Дети.
В: Нет, подождите, а раньше вы хотели поступать в театральное? Или это вот такая шальная мысль, которая родилась в этой аудитории?
ДА: Был отличный случай... Ей-богу, я не готовилась, но действительно так было — у меня был друг, ну вообще друг — подруга, ее звали Ольга Гусева. Она была режиссером в нашей молодежной студии в Магадане, режиссером. И в какой-то момент она приехала в город Санкт-Петербург и решила поступать в театральную академию. И говорит: послушай, пойдем со мной! Ну, чтоб мне не так было страшно. Я говорю: да я вообще... ну, я просто буду деревянная. Но все-таки она меня уговорила, и я пошла. И вот сидит приемная комиссия, и я выхожу и говорю... «Что вы будете делать? - Я буду читать Бродского». Они говорят: «Ну, давайте, вперед». Ну, я выхожу, у меня голос дрожит, понятное дело, кстати, я постоянно волнуюсь... Вы волнуетесь перед съемкой?
В: Ну да, есть, руки у меня холодные...
ДА: У меня тоже. Но сейчас все будет нормально... Вот и я выхожу так и понимаю, что я, конечно, все помню, но суть заключалась в том, что текст стиха переходит в песню... причем это... я сейчас не буду брать гитару, хотя я готова, я очень хочу сегодня попеть, ну вот, но суть была такая: (читает «Я всегда твердил, что судьба — игра...») что устав от поднятой веком пыли, русский глаз... и они говорят: «Все, все, достаточно! Больше не надо». Я говорю: «А почему?» Они говорят: «Все, больше не надо, что вы еще знаете?» Я говорю: «Ну, я еще знаю много стихотворений, но это будет сырец». Они говорят: «Что?» Я говорю: «Сырец», ну, от волнения. «Что?» - я говорю: «Ну, сырье». Ну и все, ну вот на этом закончилось мое поступление в театральное.
В: А ведь шанс был, как вы поняли, да?
ДА: Да ладно, зачем мне это надо? Я просто пошла поддержать, за компанию.
В: Но все равно сцена — она же обладает какой-то магией? Это же здорово, когда здесь стоишь, а они там сидят?
ДА: Вы знаете, я, когда вот сидела в зале, а вы рассказывали, как я тут вожу самолеты и так далее... Ну, у меня был опыт, полтора, скажем так, опыта, но я вам скажу, что это все совершенно для меня ничего не стоит по сравнению с тем, как мне страшно, когда я выхожу на сцену.
В: Зачем тогда этим заниматься, если это так страшно? Можно же сидеть в студии, писать тихонько, никто тебя не видит...
ДА: Ответить вам на вопрос? Ну вот же (показывает на зал) Это же люди!
В: Вы сказали, что дети... вы сказали «Ну теперь же дети», но... во-первых, я вас поздравляю! У нас не было возможности вас поздравить, в вашей семье такое красивое пополнение: мальчик и девочка.
ДА: Да.
В: И как вот это: возиться, пеленки, там... Колыбельные поете?
ДА: Колыбельные — да.
В: Свои?
ДА: Нет, не свои, боже упаси!
В: То есть вы поете классику, да? «Придет серенький волчок»?
ДА: Нет-нет, у нас знаете как? Что касается девочки, она у нас такая нежная, то с ней репертуарчик такой... приходится выбирать, скажем так, вот между какой-нибудь там «Аленький цветочек», что-то очень-очень нежное... Но что касается парня, то я его уже воспитываю, я ему пою каждый вечер: «Приходила крокодила, по-китайски говорила...» И он, кстати, засыпает на раз.
В: Вы знаете, к вопросу о детях — я хочу предложить вашему вниманию мнение одной вашей очень хорошей знакомой, подруги, вот как она оценивает вас в нынешней вашей ипостаси.
ДА: Кого?
В: Сейчас узнаем.
На экране Чулпан Хаматова.
ЧХ: Как мама она, конечно, сумасшедшая мама. Я даже, честно говоря, не ожидала, что Арбенина будет такой вот прям... прям невероятной мамой. Она очень... она такая настоящая мама, и если кто-то со стороны — иностранец или кто-то — кому-то сказать, что вообще-то эта женщина занимается рок-музыкой, я думаю, что никто не поверит.
ДА: Детей я назвала Артём и Марта. Ну то есть у меня так получилось... я всегда знала... ну, я не хочу, конечно, винить Того, кто над нами, я не хочу гневить, но я всегда знала, что у меня будет сын и всегда знала, что будут звать сына Артём. Почему Артём — я не знаю. Но когда я узнала, что у меня их будет двое, и что еще и будет девочка, я поняла, что это, конечно, будет Марта — это самое, мне кажется, влюбленное, весеннее имя.
В: А как сокращенно, ласково, какие варианты?
ДА: Мартиша, динозаврик...
В: Скажите, а вы сами ощущаете... ну, как-то принято считать, что когда в семье появляются дети, особенно, когда они такие маленькие, вот еще не говорящие, но все равно страшно умные глаза у них всегда, что меняется человек? Вы открыли в себе что-то, чего раньше, может, и не замечали никогда?
ДА: Во мне произошла колоссальная перемена, потому что понимаете, может быть, это прозвучит дико, но я их с самого рождения малышами как-то и не ощущаю.
В: Так.
ДА: Они для меня просто такие вот существа, которые появились, понятно, по божественному провидению... Я не понимаю, как наша страна жила семьдесят лет при атеизме, какими нужно быть баранами, чтобы отрицать присутствие Бога, а откуда тогда жизнь появилась? И когда они родились — сначала Тёма, а потом Мартиша — на две минуты он ее старше, я поняла, что... Что касается Тёмы, что он... ему было так хорошо у меня в животе, он так не хотел никуда, и самое главное, что я должна сделать — это сделать так, чтобы он меня принял, чтобы он меня назвал мамой из любви. Они же не просто так понимают, кто — не только тот, кто их кормит, но и тот человек, который проводник в мир. И это, конечно, меня потрясло, я спою песню попозже немножко...
В: Можно и сейчас.
ДА: Давайте?
В: Давайте сейчас.
ДА: А песня называется «Шесть дней». У меня вообще была депрессия две недели, потому что я думала...
В: До или после?
ДА: После, конечно.
В: Депрессия после? Почему?
ДА: Ну, мне было их жалко, они такие малютки и... ну просто всё меняется. Представляете, два существа, за которые ну точно одна жизнь, вот сейчас. И вот самое главное, мне кажется, это испытывают все матери, самое главное — не показывать им этот страх, детям. Не показывать, что ты за них боишься, так что просто... я не знаю, я не ожидала, что так будет.
В: Но, наверное, решиться на этот шаг было тоже сложно? Потому что — конец привычной жизни, конец каким-то свободам, это тоже такая история непростая.
ДА: А что... что значит «свобода»?
В: Ну, мы привыкаем жить для себя, планировать, что мы утром будет делать это, это, завтра мы поедем туда, туда, и мы не ориентируем свои планы на то, что есть вот люди, да? - есть ребенок, от которого очень зависит.
ДА: Зависит всё! Это же прекрасно.
В: Сначала кормление, потом детский сад, потом школа, так и вот это важно...
ДА: Я не знаю по поводу детского сада, видите, как я предметно подхожу? Я не знаю, давайте я вам спою.
В: Давайте.
ДА поет «Шесть дней».
В: Эта песня — она через шесть дней? То есть она написана после?
ДА: Да, она написана после, когда я смотрела — особенно на Тёму смотрела и мне так было его жалко! Я эту песню начинала несколько раз и все не могла закончить, потому что плакала. Плакала и плакала. «Птиц так много сегодня...» А действительно очень много было птиц, и его коляска стояла на улице, вот, и когда он плакал... ну это, конечно, потрясающе — рождение... вот сколько бы песен ни написала я и сколько ни напишу еще — Бог даст — конечно, вот дети — это... это всё. Понимаете, в чём дело — вот тут еще такой момент: когда... по поводу свободы. Когда родились дети, я поняла, что я абсолютно свободна. Ну вот совершенно вроде бы диаметрально противоположный вывод. Свободна не от них и свободна не от обязанностей, которые у меня появились, а обязанностей просто очень много, понятно, к тому же, когда, ребята, рожаешь двойню, это то же самое, что рожаешь роту. Нет, ну вот действительно с одним ребенком я теперь справиться могу на раз, а вот с двумя — ну так, тяжелее. Конечно же, возникает очень много... Но у тебя вырастают крылья за спиной, как будто тебе подарили еще две жизни, понимаете. Мы тут недавно летели на Север, у нас был концерт, и рядом со мной сидела наш директор Лариса Пальцева. Был самолет такой, не очень комфортабельный, мягко говоря, и, как пошутил наш соло-гитарист Иван Иволга, они перекачали шасси. То есть мы садились так: бом-бом-бом. И я смотрю, мы начинаем как-то не очень плавно снижаться, и она так посерела лицом, Лариса, у нее ввалились щеки, и она так: «О, ну там папоротник?» Я говорю: «Пальцева, умирать надо достойно, это ягель». То есть это мох для оленей, я знаю, я там выросла, на Севере. Говорю: «Подожди, как бы я не нагрешила, у меня двое детей, поэтому с тобой сейчас ничего не случится, мы не упадём».
В: А вы когда-нибудь занимались специально, мне интересно?
ДА: Гитарой?
В: Да.
ДА: Да не, я ж играю, как во дворе. Смотрите: вот я беру гитару. Когда мы писали первый альбом в Питере на «Добролете», там был такой прекрасный индеец — я так его звала — звукорежиссер, и он говорил: «Вот все девочки... а ты играешь, как вот во дворе». Действительно — я беру, играю... (Играет). Понимаете? И как у меня так получается, если честно, я не знаю, да и знать не хочу.
В: А первую песню помните? Вот это ощущение «я написала песню»?
ДА: Да, это была песня «Я раскрашивал небо, как мог», и там суть была в том, что один куплет. (Поёт первый куплет). Четыре куплета, меняется только одно слово: «дом» - потом, насколько я помню, «город» - потом «всё». Три куплета. Секрет заключается в том, что я очень сильно стеснялась писать песни.
В: Это же надо переступить черту?
ДА: Я писала тихо, у меня не было ручки, чтобы записать второй куплет.
В: А почему захотелось написать песню?
ДА: Я не знаю.
В: Есть же люди, которые всю жизнь поют чужие песни, правильно? А захотелось свою.
ДА: Я пела много достаточно чужих песен...
В: А кто был первым слушателем? Кому эта тайна была доверена?
ДА: Ой, ну не родители точно, потому что они считали, что мне надо учить иностранцев русскому языку. Я как раз поступила в Магадане в педиат... в педагогическое... в педагогический институт. Ну и — какие-то ребята в общаге.
В: Пересечь всю страну. Приехать в Петербург. Страшно было?
ДА: Мне — нет, маме — да.
В: Маме?
ДА: Маме — да, потому что мы приехали в Петербург втроем: она, мой брат и я, а уехали они уже вдвоем.
В: То есть они не знали, что вы останетесь? Как это так получилось?
ДА: Получилось, что я влюбилась, и всё, понимаете. Я, когда влюбляюсь...
В: Сжигаете мосты?
ДА: Ну, можно сказать, да, потому что в Магадан я все-таки вернулась, чтобы закончить там какой-то третий, что ли, курс, но ничего хорошего из этого, конечно, не получилось, зря, конечно, я вернулась, потому что сначала мне выбили зуб, потом я попала в аварию, а потом я бросила вообще и приехала в Питер навсегда.
В: Скажите, ведь петербургская часть вашей жизни — она достаточно большая и очень богатая, вот за что сегодня Петербургу можно сказать спасибо? Потому что многие шаги уже профессиональные были сделаны здесь.
ДА: Да, я могу сказать спасибо, во-первых, за встречу со Светой Сургановой, в девяносто третьем году мы как раз познакомились, и вот, из этого получились «Ночные Снайперы», это раз. И второй момент: Питер пытался меня ломать — и не сломал.
В: Пытался? Как?
ДА: Конечно. Он всех... это особенный город. Это особый город в нашей стране, да и вообще, как мне кажется, в мире, он слабых топит. Губит. И здесь нужно, конечно, быть ему под стать, поэтому он меня жестоко наказывал за мои ошибки, то есть нужно было пройти огромную школу, окрепнуть и уже смочь, очень многое поняв и очень многое переосмыслив, сюда вернуться.
В: А были случаи, когда «надо всё бросить и уехать, потому что нет сил здесь больше находиться, не получается что-то»?
ДА: Даже нет, он, понимаете... я не знаю, я говорю сейчас о своих субъективных... он вот так не бросает, он же хитро очень, он просто топит, начинаешь в нём тонуть и вязнуть, как в болоте. Ну неслучайно же говорят, например, что в Питере никто никуда не торопится, никто никуда не спешит. Прекрасные колодцы, опять же, прекрасные компании, и так далее, и так далее, но здесь очень сложно, мне кажется, себя сохранить, несмотря на то, что Москва, например, вообще агрессивна, но она по сравнению с Питером — так, детские шалости.
В: Как интересно. Но ведь ваши песни того периода — они были сначала акустические, да?
ДА: Конечно. На чем умела, на том и играла.
В: Да. Вам было комфортно в этом жанре? Вам не хотелось менять стиль?
ДА: Что касается перемен, то нам захотелось попробовать электричество, и мы это сделали. То есть получилась ритм-секция, и барабаны там, бас-гитара... Начался рок-н-ролл.
В: Прежде, чем послушать музыку, посмотреть какие-то клипы...
ДА: Чулпан??
В: Нет, у нас есть другой свидетель вашего творческого пути. Мне так кажется, что он был одним из тех людей, которые как-то повернули это колесо в другую сторону, стилистическое.. Если мы ошибаемся, у вас есть возможность нас и его опровернуть.
ДА: Ему ответить?
В: Это точно, такая возможность у вас всегда есть.
На экране Михаил Козырев.
МК: На заре своей карьеры «Ночные Снайперы» - был акустический дуэт двух девушек, Дианы Арбениной и Светы Сургановой. Я тогда работал на «Нашем радио», и я все время старался объяснить, что вот эта бардовская манера исполнения, она ну никак в эфир не вписывается. В один прекрасный день она приехала и сказала, что «Мы записали полноценной группой в электричестве первую песню». И эта первая песня была как раз «31 весна». И я сказал, что если и стоит выстрелить, то выстрелить надо так, чтобы в мишень, а не в молоко. А вот эта песня — она прямо ложится в яблочко. И она моментально выстрелила.
ДА: Эк.
В: Согласны?
ДА: Секундочку. Секундочку. Секундочку. Дело в том, что, конечно, «31 весна» - песня хорошая, но — это мое личное опять же мнение — у нас существовало очень много песен, которые отнюдь не хуже и даже, по большому счёту, глубже, чем «31 весна». И то, что выбор пал именно на эту песню, это в общем, по большому счёту, выбор как раз-таки Миши Козырева, но никак не мой. Вот я ответила. А что касается бардовского исполнения, то...
В: Он имел в виду акустику, наверное, вот это. Был неформат, понимаете — вот вы поете, а неформат, радиостанции не берут...
ДА: Да и плевать.
В: Вот это интересно.
ДА: А почему нет? А почему я должна подкладываться под формат? Ну не берут и не берут.
В: Хорошо сейчас говорить, с высоты своего опыта, когда профессионализм, он же растет, он же не стоит на месте. А тогда вот эти первые шаги, первые какие-то шишки набитые...
ДА: Шишек было очень много. И одна из них — это, конечно, альбом «Рубеж», который был совершенно несостоятелен с точки зрения музыки. Да простят меня те, кто любят альбом этот и «31 весну» - это, конечно, просто смешно.
В: Взяла и просто похоронила любимую песню многих.
ДА: Всё хорошо, но можно всё-таки сказать, в ретроспективе относиться к себе трезво, насколько это возможно.
В: А бывали моменты, когда особенно начало - «альбом»! «Мы записали альбом»! Вы могли себе сказать со Светой - «Мы молодцы!»?
ДА: Нет, вы понимаете, мы никогда себе так не говорили, кроме единственного раза, когда играли еще в акустике. Возвращались из галереи Вальрана — вот тут недалеко она находится — возвращались поздно вечером, и, конечно же, мы в ту пору очень сильно пили пиво, я не могу это скрыть. И мы так отлично попили пива, что когда мы пришли в один из магазинов купить каких-то — не условно говоря, а именно сосисок, потому что денег ни на что вообще не хватало, мы забыли в этом магазине скрипку. И когда утром она решила поиграть, разыграться к следующему своему концерту, либо записи, я не знаю, мы вдруг обнаружили, что скрипки, в общем-то, не присутствует.
В: Потеряли?
ДА: Потеряли, да.
В: Нашли?
ДА: Вот я и говорю, Ника, мы... когда мы ее нашли в этом же магазине — а ее даже не открывали, потому что боялись: а вдруг там бомба или еще что-то — вот тогда мы сказали, что мы молодцы.
В: Я предлагаю послушать другую песню. И не пытайтесь мне объяснить, что она плохая и не любима миллионами.
ДА: Я буду петь сейчас?
В: Нет, вы будете слушать.
ДА: Хорошо.
На экране клип «Ты дарила мне розы».
ДА: О боже!
Через несколько кадров:
ДА: Очень была скользкая крыша.
Клип заканчивается.
ДА: Спасибо.
В: Смотрите, у этой песне какая-то уже другая была судьба, потому что во-первых, многие захотели ее спеть.
ДА: Странно, правда?
В: Как вы относились к тому, когда вашу песню вот еще... вам позвонил Леонтьев же, по-моему?
ДА: Позвонил Валерий Леонтьев, действительно и говорил о том, что ему приятно ее петь, не против ли я? Я, конечно, была по-хорошему шокирована этим звонком, потому что люди, наши мэтры, они имеют столько такта и столько внутренней интеллигентности, что в общем, действительно, молодняк, наверное, бы и не позвонил.
В: Почему у молодняка этого нету? Дело ведь не в возрасте, наверно?
ДА: Ну, тут и возраст, нет, тут дело в воспитании, наверно, воспитании не только в семье, а в стране.
В: Интересно: вот Леонтьев, да, Алла Борисовна Пугачёва появилась, да, ведь она в тот же момент появилась?
ДА: Я не знаю, почему они...
В: Вот для вас Алла Борисовна Пугачёва, может быть, это, знаете, «это другой мир, это шоу-бизнес, поп-музыка» или вы... как её оцениваете?
ДА: Я воспринимаю людей по тому, какие они личности, и совершенно всё равно, чем человек занимается — шахтёр ли он, или, я не знаю, поёт... работает в жанре популярной музыки и так далее... Я смотрю на то, каков человек в жизни, что он из себя представляет. Потому что очень много людей, которые прекрасно себя подают на сцене, и которые такое...
В: А неужели этого не видно в музыке, в словах?
ДА: Не видно.
В: Не видно? То есть музыка может обмануть всё?
ДА: Гений и злодейство. Извечная проблема. К некоторым людям лучше не приближаться на расстояние пушечного выстрела в быту, в миру. А на сцене они могут быть хороши...
В: Это два разных, как нам представляется, мира, ведь еще Билли Айдол, по-моему, говорил, что рок — это не искусство, это способ общения обычных парней, он как-то так говорил. Вот есть рок, а есть... ну, попса... не знаю, как назвать, чтобы они не обиделись?
ДА: Популярная музыка.
В: Поп-музыка, популярная музыка. Где вам комфортнее всё-таки, где вы более своя?
ДА: Ну, я общаюсь... я повторяю еще раз, я общаюсь исключительно с человеком.
В: Хорошо, но вы выходите на разные сцены, и зрители тоже разные.
ДА: На сцены, где играется... давайте будем говорить «попса», ладно? Давайте?
В: Давайте. Мы любовно так. Мы ласково - «попса».
ДА: Ласково. ...я выхожу крайне редко, и, можно сказать, вообще не выхожу. И те опыты, какие у меня были, принесли мне ощущение того, что меня посадили в целлофановый мешок, поэтому мне там делать нечего. Моя сцена — она...
В: Прошу прощения, а на этих поп-сценах вы живьем поете или вас вгоняют в эти рамки иногда?
ДА: Вам ли не знать, если это условия телевидения, я имею в виду, то существует ряд программ, которые пишутся в плюс, и это условия именно съемки, но у меня — у меня — всегда было так, что идёт фонограмма, понятное дело, и я пою в минус, ну то есть поверх.
В: Понятно, голос живой, вот это важно.
ДА: Я могу петь сверху, но неважно, на самом деле, потому что я никому ничего не доказываю, и нет смысла рассказывать, что я умею петь или не умею. Но если честно, я задумываюсь о том, как они работают — как говорят, «работают концерты», - и мне их жалко.
В: Почему?
ДА: Потому что мне кажется, что эти люди, они должны быть неврастеники — раз, и инфарктники — два.
В: Почему? И это говорит человек, который вот так, дрожа, выходит на сцену!
ДА: Так я ж сама от себя завишу, понимаете? Я вышла, и вот я сама себе и хозяин, и царь, и король, потому что, если я забыла — то я забыла, но если вдруг вот там вот где-то вдруг сейчас выключится фонограмма, и я... это как вообще? Это ж стыдно вообще. Ну правда, стыдно.
В: Но всё-таки, если мы вернёмся к року, вы согласны с Билли Айдолом, что это способ общения?
ДА: Это честное абсолютно... это честно. Это честная жизнь. Но имеется в виду, конечно же... имеется в виду, конечно же, тот жанр, который был изначально рок-н-роллом, а не то, что существует, например, сейчас.
В: А что поменялось? Честности стало меньше?
ДА: Нет, просто люди говорят, что играют рок-н-ролл, а играют не рок-н-ролл, а, скажем, брит-поп, например. Это же совершенно разные вещи.
В: А что вы играете? Вы это для себя как-то определяете, вот узкожанрово?
ДА: Я играю рок-н-ролл, конечно, я играю рок-н-ролл, более того, абсолютно немодный, абсолютно, может быть, несовременный, а в духе, например, таких мэтров, как... группа U2.
В: Вы были на концерте в Москве?
ДА: Конечно.
В: И как?
ДА: Ну, это стоило того, чтобы попросить маму приехать посидеть с детьми. Ну отличный, отличный был концерт при том, что нам такого и не снилось...
В: Почему? Что значит «нам не снилось»? Нам не снилось, потому что у нас нет денег, у нас нет такого количества аппаратуры, еще чего-то или у нас нет чего-то?..
ДА: У нас нет мысли. Понимаете? Нет месседжа, нет понимания того, что ты несёшь, что ты должен...
В: Подождите, Диана, это же от вас зависит. Вот вы человек создающий, да, вы же совершенно искренне это делаете, с желанием послать этот месседж. Чем ваш месседж отличается от группы U2?
ДА: Востребованностью, понятное дело.
В: А-а, то есть дело не в том, чтобы послать, а в том, чтобы ответ получить?
ДА: Нет, от публики — да, я его получаю всегда, и слава богу, вот что касается публики, аудитории, она просто всегда у нас отличная, действительно, они никогда нас не жалеют, они никогда нам не льстят, я прекрасно понимаю, когда я начинаю делать что-то не то, и так далее, то есть такой барометр. Но что касается того, что происходит, например, на сцене — вообще российской сцене, то о чём вы говорите — у нас же засилье, - извините, уже неласково — попсы, как таковой, - какая тут может быть рок-музыка, какой должен быть месседж, какой?
В: Мне кажется, справедливым будет закончить одну тему, потому что, может быть, ваши какие-то искренние последователи нас не поймут. Давайте вы мне просто прокомментируете разрыв со Светой. Это какая-то кровавая история?
ДА: Кровавая абсолютно история, причем, кровавая она даже не тем, как это переживали наши поклонники, с позволения сказать, поклонники, вообще я говорила всегда зайцы. Что касается того, что происходило внутри, это была полная сумятица, растерянность и вообще, ощущение того, что всё закончилось. Но это было сделать необходимо. И я абсолютно не жалею о том, что мы это сделали, потому что обоюдно это привело к расцвету и одной – извините, пожалуйста, что я начинаю говорить о себе со стороны – и другой, одного и другого автора. То есть единственное, что…
В (перебивает): То есть вы вместе уже даже творчески мешали друг другу?
ДА: Как раз-таки творчески друг другу очень мешали. И, ну…
В (перебивает): Вам нравится то что она сейчас делает? Вот Сурганова и Оркестр?
ДА: Я ни разу не была на концерте…
В (перебивает): Это позиция?
ДА: Нет, это не позиция, у меня не складывалось просто, элементарно… Может, ещё схожу. Что касается жанров, то жанры диктуют, и нужно всё-таки заниматься музыкой, а не богадельней, понимаете?
В: Я хочу всё-так понять: Петербург ломал-ломал, ломал-ломал, да не поломал, и тогда она победно поехала в Москву. Эх, всё-таки к центру, к шоу-бизнесу, да, к деньгам, к звукозаписывающим студиям, радиостанциям, к продюсерам и так далее, честно?
ДА: К шоу-бизнесу «Ночные Снайперы» как не имели отношения, так и не имеют. Что касается того же формата, то я его как не боялась, так и не боюсь. Более того, вот мы сейчас сложили альбом «Армия» - в 2009 году он вышел, - и, когда мы занимались аранжировкой, парни говорят: «Какой-то длинный проигрыш, по-моему... нормально?» Я говорю: «Хотите играть — играйте. Сколько хотите, столько и играйте». У нас все песни там по шесть, по семь минут. С этим ничего сделать невозможно, да и не надо. Потом, что касается Москвы — хороший очень город, и мне его очень жалко. Очень жалко, потому что все туда едут именно для того, чтоб из него попить. И поесть, не знаю, как это еще назвать.
В: Все хотят покорить, вот покорить и покорить.
ДА: Да не покорять! Покорять ехали, вероятно, раньше, ещё, наверное, до моего рождения. А сейчас едут просто там заработать и вернуться по каким-то своим адресам. Я не могу сказать... я не открещиваюсь от Москвы, потому что этот город мне ничего плохого не сделал, и я ему благодарна, но я в Москве не живу и жить там не хочу. Там жизнь похожа на ужас.
В: А что вы там делаете? Работаете? Как вы для себя определяете?
ДА: Там живёт моя собака, за городом. И сейчас я приезжаю, складываю чемоданы и уезжаю дальше. У нас очень много концертов и так далее.
В: Зато... Ну, Москва, понятно, Петербург — это такие пройденные вершины, да, но как вам удалось покорить закрытую и очень далёкую страну — это для меня очень большая загадка.
ДА: Какую?
В: Давайте маленький кусочек видео посмотрим.
На экране ДА и Кадзуфуми Миядзава поют «Кошку» на японском.
ДА сначала удивлена, потом обрадована.
Спасибо, что вспомнили.
В: Если можете, небольшой комментарий дайте нам, потому что Россия... Кто этот человек? Он же номер один в Японии. Кто он?
ДА: Это Кадзуфуми Миядзава-сан. Это человек, за спиной у которого свыше пятидесяти миллионов альбомов и так далее, и так далее, он очень влиятелен и очень любим там. Я могу сказать с точностью, потому что я была на его концерте в Киото. И он вот так пальцем покажет, и они все встают, причём у них очень организованные рок-концерты, нашим не в пример. Они начинают вовремя, вот девятнадцать... может быть там, двенадцать. Вот они начинают. И потом в двадцать два или в двадцать три тридцать пять — длинные всегда концерты, у них же одна композиция может минут по двадцать быть...
В: То есть вам до них далеко ещё с вашими шестиминутными?
ДА: Далеко, но я расту. И в какой-то момент, когда всё заканчивается, именно вовремя всё и заканчивается. Они педантичны, конечно. И вот, по мановению его волшебной палочки они все слаженно поют, садятся, встают и так далее. Очень хороший парень, он, конечно же, трудоголик, работать он умеет на износ, и самая большая загадка — почему он выбрал песню «Кошка».
В: Вот, вот, вот, вот, да...
ДА: Я не знаю, Ника, я не знаю, если честно. Он мне рассказывал о том, что эта такая очень самурайская песня...
В: Чего только не узнаешь про свою песню, да?
ДА: Совершенно верно. После этого он написал свой текст на основании моего текста, и когда мне перевели его текст на русский язык, я, конечно, поняла, что очень красиво он это сделал. Серьёзно.
В: Понятно, что Япония его знает, любит, ему поклоняется, почему она вас приняла, как вам кажется?
ДА: Так получилось, что вот там (показывает на экран) была девушка, Катя Тарасова, это была наша подруга, и существует, и есть, у неё всё в порядке, она переводчик японский, она привела просто свою делегацию какую-то, они приехали к ней, на концерт, и мы там пели песню, там был блок каких-то песен, я не помню точно, каких конкретно. И они послушали и захотели, чтобы мы понизили процент самоубийств в Японии, потому что нашим... (в зал) я вам серьёзно говорю, хватит смеяться! Действительно, они говорили о том, что последнее время у них возросло количество самоубийств, а музыка «Ночных Снайперов», она поднимает дух и так далее, и так далее. Мы не знали, о чём поём просто.
В: А вот интересно, когда вам позвонили с премии «Триумф» - вам позвонила Демидова или вам позвонил кто-то из оргкомитета, как это было?
ДА: Мне позвонили из оргкомитета, и я, конечно, не поверила.
В: Не поверили?
ДА: Нет, ну я, конечно, не поверила. Там еще была знаете какая история? Слушайте. Мы играли в Тюмени, и так получилось... Мы играли в цирке в Тюмени. Играть в цирке, конечно, рок-музыку — это отдельное удовольствие... Начиная с запаха, конечно. Не, ну правда. К тому же, постоянно нужно крутиться вот так вот, и поворачиваться, и ещё бегать по арене, понимаете? И еще с гитарой!
В: И еще с закрытыми глазами?
ДА: Нет, ну там немножко другие законы. И тут так получилось, что мы сразу после концерта сели в автобус, я закрыла глаза, и поехали — это была зима — и поехали, нам нужно было преодолеть какой-то очень высокий перевал. И вот я открываю глаза, смотрю — антураж всё тот же, вроде мы никуда не сдвинулись, действительно, оказалось, что там затор фур, мы вообще никуда не сдвинулись, и я так понимаю, что концерт откладывается, он действительно очень сильно задержался. И в этот момент, когда на весь автобус раздаётся такая хорошая русская брань по существу, тут мне звонит такой одуванчик из оргкомитета и говорит: «Диана Сергеевна?» Я говорю: «Да» - «А вот вы знаете...» Я говорю: «Ой, слушайте, вот ну совершенно не до этого, ребята, ну эти ваши шутки...» Потому что хочется вообще-то доехать, ещё, между прочим, умыться и так далее. Это была первая реакия. А что касается того, что было дальше, - это был, конечно, тихий ужас, потому что я была счастлива, я вам могу сказать...
В: Почему «тихий ужас, потому что я была счастлива»?
ДА: Потому что я поняла, что впервые вообще в жизни меня приняли. Приняли и сказали, что...
В: Причём в очень солидную компанию вас приняли.
ДА: Я говорю «приняли» - как творческую личность. Всё-таки, понимаете, когда постоянно держишь оборону, а тебя дубасят просто, дубасят и дубасят, конечно, как бы ни хорохорился, конечно, всем хочется любви и того, чтобы к тебе относились... скажем, ладно, принимали, тот самый глагол. И когда это сделали вот эти люди, я поняла, что... я не поняла, что я, там, чего-то стою или... я была просто... такое впечатление, что меня мама просто погладила по голове, понимаете? И мне было так хорошо... И хорошо, и даже какая-то появилась успокоенность, в хорошем смысле слова — не так, что я вот уже там, ох...
В: Почиваю на лаврах...
ДА: А я вот как-то, понимаете, раскрылась. Раскрылась, раскрепостилась... Это, ну, как в любви — когда ты доверяешь человеку, ты с ним позволяешь себе всё, что можешь себе позволить, ты ничего не боишься, ты становишься через это красивым. Вот это со мной произошло.
В: Это чувство, оно осталось?
ДА: Конечно. Да, это осталось, и я это ни за что не похороню, и я это ни за что не предам, то есть, ну... если бы это случилось, это уже бы случилось, а сейчас это такая память, которая... это моя совесть.
В: Есть на сегодня какие-то победы. Есть какие-то свершения, чему-то можно подвести итоги, но впереди снова и много творческих проблем, и каких-то неудач... вот этот тяжелый путь борьбы, это профессия такая, сложная же очень.
ДА: Нет, я... я понимаю, что мне было тяжело постфактум. То есть я преодолеваю всё достаточно просто. Плюс, мне, самое главное, нужно хорошо себя чувствовать — а это просто. Это нужно высыпаться — пытаться, во всяком случае, с детьми. Кстати, это действительно так. Это во-первых, и во-вторых, иметь чёткую схему того, что ты собираешься делать и уметь её просто объяснить себе, в первую очередь, и своей команде. Всё. И понимать, что ты должен... что ты себе придумал делать дальше. Тогда всё будет хорошо.
В: Как далеко вы придумываете? На месяц, на год?
ДА: Ну вот сейчас... нет, не на год ни в коем случае. Сейчас я думаю о том, что ну вот неплохо бы весной заняться тем, что опять показать спектакль — мы там во МХАТе имени Чехова поставили спектакль «Мотофозо», Олег Табаков нам позволил свою площадку использовать для этого. И я хочу реанимировать этот спектакль, но я не знаю, получится это или нет, ну, мне кажется, что у нас получится, потому что всё, что хочется, до последнего времени у меня получалось. Очень нужно много работать, тогда всё получится. Во всём.
В: Какая молодец!
Я сейчас записки возьму. (приносит записки из зала, читает) «Вы умеете удивляться чему-то каждый день?»
ДА: Конечно. Безусловно. Вчера приходит педиатр и говорит: «Ну что, взвесимся и померяем рост?» Дело в том, что девочка у нас выросла на шесть сантиметров, а мальчик на ноль. Понимаете? Я в удивлении нахожусь по сю пору.
Юноша из зала: У меня такой вопрос: можете ли вы написать песню, а потом продать её другому исполнителю за большие деньги?
ДА: Ну, пока этого не случалось, единственное, что случалось — это работа в кино.
В: Вот кино — это заказ? Они вам диктуют, что надо сделать? Вот «Кандагар» - замечательный же фильм...
ДА: Происходит не совсем так. Мне поступает предложение, например, говорят о том, что будет сниматься такой-то фильм, такой-то режиссёр, вот такая-то тема, почитаешь сценарий? Ну, для того, чтобы написать песню. Я говорю: «Ну давайте, хочу еще съездить на натуру, посмотреть на съемки». Ну, и если меня вдохновляет — то пишу.
В: Платят?
ДА: Не платят. Не платят, при том, что... вообще нужно, чтобы платили, по большому счёту.
В: Подождите, я думала, мой вопрос шутливый.
ДА: Нет, не шутливый, например, песня «Армия», помните?
В: Да.
ДА: Был такой фильм «Мы из будущего — 2», они посулили... то есть они не посулили, они сняли нам ролик, а поскольку мне просто хотелось, чтобы песня была в кино, мне никаких не нужно было денег, поэтому вот так.
Еще один молодой человек из зала: Вы можете какое-нибудь стихотворение из вашей книги прочитать?
ДА (берет книгу): Страницу давайте. Тридцать шесть? Сейчас... Тридцать шесть, момент.
В: Гадать не пробовали на своей книжке?
ДА: Зачем?.. А тут заканчивается! Хорошо, слушайте, следующее стихотворение... ну, вот тут оно заканчивается, следующее называется «Дорогая и Пушкин» (читает) ложись на рассвете... это двухтысячный год, кошмар... (читает дальше) а дома ждёт Белкин, спит кошка и ярко горит звезда... Кто-то меня так достал, слушайте...
В: (читает записку) Спрашивают: «Кем вы мечтали стать в детстве?»
ДА: Ветеринаром, конечно. Я собак очень люблю просто.
В: А чего не стали-то, интересно? И пошли, главное....
ДА: Не на журналиста...
В: ...не в ветеринарный, а русским языком заниматься. «Хотите ли вы, чтобы ваши дети пошли по вашим музыкальным стопам?»
ДА: Пусть сами решают. Я не хочу ничего им диктовать. Самое главное — чтобы они делали то, что они хотят делать, а не то, что хотят делать родители, потому что... зачастую так и получается.
В: Ну ваши родители тоже, наверное, не очень принимали какие-то ваши шаги?
ДА: Мои родители вообще не принимали.
В: И, наверное, вы их, мягко говоря, огорчали. Вот к таким огорчениям вы готовы?
ДА: Вы знаете, есть такая группа, я её никогда не слышала, но её название мне очень нравится: «Тролль Гнёт Ель». Я серьёзно говорю, ну есть же такая? Замечательные, как мне кажется, остроумные ребята. Так вот, мои родители всегда — всегда — существовали в рамках названия этой группы: тролль гнёт ель.
В: То есть вы полагаете, что вы будете прогрессивной мамой? Понимающей?
ДА: Я хочу. Я хочу, потому что на самом деле очень страшно, потому что все, мне кажется, в моём возрасте говорят: «Я буду прогрессивной мамой», а потом дети вырастают, и получается такая же грымза, как, собственно говоря, очень многие, которые уже повырастали. Мне не хочется детей сажать в тюрьму, конечно.
В: Ну давайте, друзья... я понимаю, что у вас много вопросов, но давайте попросим Диану Сергеевну спеть бы нам что-нибудь.
ДА (берет гитару): Песня такая.
(поёт «На бензиновых колёсах времени»)
Спасибо большое! Спасибо. Спасибо. Спасибо, вы такие настоящие. Спасибо.
Видео:
Фото:
География события:
Россия, Санкт-ПетербургТеги:
пятый канал, телеэфиры