Группе «Ночные снайперы» – одной из самых заметных на российском рок-поле – исполнилось 20 лет. Лидер команды Диана Арбенина по-прежнему выдает на-гора песни-хиты и сборники своих стихов с невероятной скоростью.
При этом достаточно сходить на ее концерт, чтобы понять: Арбенина – своего рода музыкальное современное искусство, для кого-то непонятное, а для кого-то завораживающее. В этом году Диана стала выступать еще и с политическими заявлениями, чего раньше за «снайпершей» не водилось. «Собеседник» первым делом попытался прояснить обстоятельства, не позволяющие ей выступать на протестных мероприятиях, которые она всей душой поддерживает.
Власть меня пока не пугала
– В последнее время появился такой тренд: Диана Арбенина хочет выступить, скажем, в поддержку Навального или на недавнем концерте «Рок-Узник» в защиту политзаключенных, но не может. Только ли контракт с организаторами вашего сольного концерта 5 декабря в Москве не позволяет вам этого делать? Или все-таки есть еще какие-то подводные камни?
– Никаких. Но в случае с «Рок-Узником» это еще и накладки. Тот концерт организовывал Олег Пшеничный. Знаете, какую роль он сыграл в судьбе «Ночных снайперов»? Он первый сделал нам страничку в интернете. Это было давно, по-моему, в 1995 или 1996 году. Я его очень уважаю и, конечно, не могла ему отказать, в том числе поэтому. К тому же он проявился с таким хорошим поводом! Я была в Африке. Он спросил: «Можешь 22-го?» Говорю: «Могу 23-го». – «Попробую утрясти расписание». Но не получилось.
Что касается концерта в поддержку Навального, я дала свое добро. А потом ко мне пришел мой директор и сказал: «Ты с ума сошла? А как же контракт, по которому ты полгода не имеешь права давать концерты?»
– Полагаю, что люди, которые проголосовали в итоге за Навального, уверены, что никакой контракт не помешал бы вам при желании спеть за «Единую Россию»…
– Во всяком случае, меня никто не пугал. Власть не пугала еще ни разу. Мне ничего не запрещают, ни от чего не предостерегают, ко мне почему-то относятся лояльно.
– Говорят, что, помимо контракта, вам звонили с ВГТРК: споете – откажемся от поддержки юбилейного концерта…
– Во-первых, звонок был не мне, а моему директору. Во-вторых, звонили опять-таки по причине этого контракта. Просто если я его нарушу… Представляете, 20 лет петь, никогда никого не «кидать» – и тут вдруг... Может, это прозвучит ужасно, но мне репутация важнее. Я хочу быть честной со своими партнерами. Да и вообще, для того чтобы в нашей стране произошли какие-то перемены, нужно время. Одной акцией в поддержку Навального ничего не ограничивается. Это долгий процесс. Не смогла в этот раз – смогу в другой.
– Но я ведь был на вашем концерте, как раз когда история с вашим отказом стала активно обсуждаться...
– Это была презентация двойного акустического альбома, которую мы спланировали заранее. Он вышел как раз в канун нашего 20-летия.
– То есть это не нарушение контракта и это не в счет?
– Не в счет.
Хорошо выходить на сцену одной
– Выпустив к 20-летию группы акустический альбом, вы, признаться, несколько удивили. И, в общем, не стали отрицать, что такой ход отчасти связан с ностальгией по тем первым годам, когда вы работали в акустике. А еще есть какие-то причины, по которым вы просто берете гитару и поете в одиночестве?
– Есть. И эта ностальгия – не главное. Я не тот человек, который ориентируется на прошлое. У меня такое впечатление, что прошлого вообще не было за спиной. Вот этих 20 лет не было. Даже десяти… Я не чувствую этих лет. Есть более четкая причина – мне стало нравиться выходить на сцену одной. Это качественно другие концерты по сравнению с электрическими. Более сложные для восприятия. Я читаю стихи, играю на рояле, на баяне… Все концерты получаются такими округлыми, как зернышки, и искренними. Можно ведь загородиться огромным количеством мониторов, парнями, которые включают какие-то примочки. А тут, когда ты совершенно голый, понимаешь, чего ты стоишь вообще, узнаешь себе цену. Мне кажется, в нашей стране шоу не имеет отношения к настоящему рок-н-роллу.
– Именно в нашей стране? Получается, он у нас ущербный?
– Нет, самобытный. Западный рок-н-ролл строит себя на музыке и на всяких примочках. А у нас все от слова. Возьмите наших столпов – Сашу Васильева, Бориса Гребенщикова, – они все идут от слова. Это суть шансона в самом лучшем смысле. Многие молодые группы, играющие как будто бы рок-н-ролл, исповедуют несколько другие принципы: там очень мало смысла и много «фантиков». Для меня это не рок-н-ролл. Это такая пародия – вроде еще и не западный, но уже и не российский.
– Но у российского рок-н-ролла есть еще один посыл – социальная направленность, этакая полузапретность. Согласитесь, именно благодаря этому расцвет жанра пришелся на 80-е?
– Безусловно. Только если тебе дано писать социальные песни, например как Шевчуку, – хорошо. А я писала о любви и буду писать. В этом тоже моя гражданская позиция проявляется в той или иной степени. Лучше написать хорошую песню о любви, чем просто послюнявить карандаш и написать, например, про Чечню. Вот это будет туфта.
РПЦ наказала детей
– Лично для меня ваша история как раз и интересна тем, что вы относитесь к поколению более творческому, более поэтичному, чем бунтари-восьмидесятники, и предпочитаете писать о любви, однако же вас сегодня не устраивает и то, как живет общество. Шевчук, Макаревич – их позиция примерно ясна. А против чего вы протестуете?
– Я не протестую, я констатирую факты. Причем делаю это не агрессивно, а скорее откровенно. Правда, может, в этом как раз и есть некая агрессия.
– Не замечал у вас агрессии.
– Ну почему? Я говорю, например, о том, что наша православная церковь поступила негуманно по отношению к Pussy Riot. Я вообще не понимаю, что происходит сейчас в православной церкви, и меня это печалит. Конечно, каждый решает за себя, но лично я туда перестала ходить.
– Даже так…
– Не мне, конечно, судить, но, мне кажется, Бог не поддерживает наказания детей. А они наказали детей – трех девчонок. И очень сурово – лишили их свободы. Думаю, они не вправе были так делать. Более того, церковь должна была их защитить, закрыв двери и сказав: «Мы сами разберемся». Там же средоточие мудрости и любви, правда?
– Должно быть.
– Должно быть! А Богу можно молиться и в поле. С тем же результатом.
– Но девчонок наказало все-таки государство. Может, его надо подправлять?
– Кому подправлять?
– Обществу.
– А у нас государство не слушает общество. Оно рулит само. Общество еще недостаточно сознательно. Ему, правда, не особо помогают быть сознательным. Людей кормят, поят, дают кредиты. Более того, все очень разо-бщено: каждый оппозиционер считает, что он главный. Такая же разобщенная интеллигенция, какой она была в начале прошлого века – ничего не изменилось.
– Это все, может, на генном уровне уже?
– Русское общество очень инертно. А что вы хотите? Душили-душили, били-били, потом еще прошлись войной, Сталиным. И сейчас мы хотим, чтобы все поднялись и сказали: «Нам ничего не надо, давайте нам либеральное общество и демократическое государство»? Это просто смешно. Но общество, я считаю, должно развиваться в сторону осознанности происходящего, чтобы не только Лия Ахеджакова протестовала в фейсбуке против заключения в психушку узников Болотной. Я не понимаю, почему все наши рокеры слиняли, когда случилась эта история с Pussy Riot. То есть я понимаю, что эти девочки не имеют к музыке никакого отношения. Да, это псевдомузыка, но ведь тут нужен был гражданский протест. Очень странная ситуация.
– В итоге в защиту Pussy Riot выступали западные музыканты – та же Мадонна. А ей тут же впаяли гейскую пропаганду. Кстати, «Ночные снайперы» все-таки с Питера начинали. Почему именно оттуда пошла эта антигейская тема?
– Не знаю, Питер всегда был либеральным городом. Я думаю, этой темой просто отвлекают внимание людей от тех процессов, которые происходят. Чтобы основное население, о котором мы с вами говорим, стало эту тему муссировать. А меня всем этим уже не удивишь. Что такое «проблема геев»? Мы живем в такое время, когда в принципе должно быть все равно, с кем ты живешь – с мужчиной или с женщиной. Мне отец всегда говорил: «Главное, чтобы человек был хороший». Они сами не понимают, насколько смешно это все выглядит. И страшно, между прочим. К нам вообще в мире относятся, как к странному народу, который сталкивается с какими-то странными проблемами: проблема этих геев, проблема в том, что нельзя американцам усыновлять наших детей. Ну это же просто маразм, понимаете?
Слетела с катушек из-за наркотиков
– Давайте тогда об Африке. Вы тут обмолвились о поездке туда, и я с удивлением узнал, что это было Зимбабве. Как же вас туда занесло-то?
– Я хотела всегда…
– Именно в Зимбабве?
– Сначала мы полетели в ЮАР, а потом поехали в Зимбабве посмотреть водопад, потом в Ботсвану. Я ни разу не была там. Планировала это путешествие в конце 2012 года. А 30 или 31 декабря мы сидели с другом и думали, что хотим сделать в следующем году. И написали – «Африка». Очень долго планировали, все это не совпадало по графикам, потому что 5 декабря у нас «Крокус» – и мы сейчас готовимся со страшной силой к этому юбилею. Я говорю директору и домашним: «Отпустите меня на 10 дней». Но на 10 дней ехать в Африку – это просто безумие, это очень мало…
Тем не менее накануне отъезда в Африку я сказала себе: в этом сентябре или никогда. Я, конечно, очаровалась Африкой очень сильно. Это просто что-то невероятное! Это же бывшие колонии британские. Там удивительные люди: они очень воспитаны, они классно умеют себя вести. Безупречный английский язык, безупречные манеры.
Мало времени, конечно, было. Но мне очень повезло с сафари. Мы видели всех из «большой пятерки», кроме носорогов. И то потому, что в заповеднике их истребили уже. Но что самое интересное – на утреннем сафари мы видели, как львицы раздирали слона. Это было отвратительное, конечно, зрелище… но... у них закон такой, в конце концов… Потом видели леопарда с маленьким детенышем…
– Кстати, о детенышах. Посмотрел несколько ваших интервью – везде о детишках своих вы говорите… Но, прежде чем о детишках спросить, позвольте вот о чем: рассказывали, что была у вас история с наркотиками. И говорят, что спасли вас именно дети...
– Да, спасли. Ну, Бог спас на самом деле. Спас и дал детей. Просто в 35 лет я уже вообще слетела с катушек. Ну, то есть у меня были постоянные, так сказать, пьянки-гулянки. Были и концерты, безусловно, но меня четко занесло не в ту степь, и я держалась из последних сил. Мне было стыдно: у нас в роду нет ни наркоманов, ни алкоголиков. И я очень сильно все это скрывала, но скрывать было все труднее: в Питере мною было сорвано два концерта акустических. Я прилетела из Америки и не могла выйти на сцену – Театр на Фонтанке это был. Мне потом показывали фотографии: люди подходили и клали цветы к дверям театра. Я, когда это увидела, подумала: я что, умерла уже? Может, это тоже меня как-то остановило.
Музыканты ничего не знали, но догадывались. У нас в коллективе могут коньяк, могут водку выпить – но даже никто не курит. И в какой-то момент меня вообще сорвало. Был концерт в Доме музыки. Басист вышел вместо контрабаса с гитарой. То есть он вышел на ответственный концерт (а там была съемка) с другим инструментом… Я зашла в гримерку и сказала: «Все, я распускаю коллектив, пока». И уехала на Южный полюс. Ходила там, думала, думала, думала и как-то остановилась.
– Песня «Южный полюс» тогда появилась?
– Да, я там написала ее. Меня тогда вообще забрало... А потом вот... дети...
– Сейчас они уже ездят с вами на концерты...
– Редко. Но вот Марту брала с собой в Самару, это у нее была первая гастроль. Я им так говорю: «Кто будет себя хорошо вести, поедет с мамой на концерт». И вот Тёма говорит: «Мам, я хорошо вел себя в садике, хвалили, я поеду на концерт?» Думаю: кого ж из них взять-то? Потому что, когда они вместе, они банда… И я даже пошутила в Самаре, что Марта выиграла тендер. Но она умница, конечно. Такая классная девочка – ни одного каприза, можно положиться на нее уже сейчас, в 3,5 года. Я, когда их родила, поняла, что самое главное, что нужно им привить – это самостоятельность.
Владимир Владимирович опешил от молока
– Вас тогда волновало сцеженное грудное молоко, про которое вы спрашивали у Путина... Шевчук – про свободу, а вы – про сцеженное молоко...
– Да, спрашивала. Некоторые стали мне говорить: что за дура, что за вопрос, тут такое в стране!.. Но у нас всего лишь 30% женщин кормят грудью, а все остальные сидят на смесях. Наверное, на это пофиг и государству, и людям. А мне было не пофиг. Тем более когда в аэропорту Екатеринбурга сопляк рассказал мне при входе в самолет, что молоко не является жизненно важной жидкостью.
У меня были концерты, и я при этом поставила себе целью хотя бы год прокормить их сама, чтобы они не болели. Прокормила полтора года. Но, что самое интересное, после этого вопроса, от которого Владимир Владимирович, конечно, опешил, мне пришла телеграмма: они разобрались, внесли эту поправку и так далее. Может, я кому-то помогла… Может, кому-то не все равно, что едят дети маленькие.
– А вопросов а-ля Шевчук у вас тогда не было?
– Нет, я была полностью в детях. Мне было совершенно все равно на весь мир, на то, где я живу, кто со мной рядом. Я, например, успевала умыться иной раз в четыре или в пять вечера. Потому что просто круглыми сутками обслуживала двоих детей, которые родились. Это очень тяжело. Но знаете, я сейчас тоскую уже по этому времени, я сейчас повторила бы… Мне кажется, это основное предназначение женщины. Я не верю в женщин-бизнесменов, в женщин-политиков, я думаю, что все это второе, а первое – материнство. У меня в жизни все получилось, я так много песен написала… Но самые главные две песни – это Марта и Тёма.
Видео:
Фото:
География события:
Теги:
собеседник, интервью